Л. М. Марцева
|
И |
стория российской цивилизации
вызывает противоречивое чувство. С одной стороны, ее развитие поражает
грандиозностью событий и героикой свершений, а с другой – порождает «вечные»
вопросы. Например, почему в течение всей нашей истории существует несоответствие между обширной
территорией, богатой природой, неординарными
способностями людей и плохо и/или скромно обустроенными условиями их
жизни? В этом вопросе концентриру-ются
проблемы, касающиеся социальных, экономических, политических,
культурологических аспектов развития российской цивилизации. Он затрагивает
основу любой социокультурной системы – сферу ее хозяйственно-трудового бытия. Сложилось устойчивое представление,
что в России трудовые усилия многих поколений недостаточны и напрасны, а
условия жизни людей не только не приближаются к «мировым», что всегда означает
«европейским», стандартам, но остаются трудными в каждое новое историческое
время.
Противоречие между научной и реальной историей отметил
митрополит Иоанн (Снычев): «Современная историческая литература – особенно её
«серьёзная», академическая часть – поражает непредвзятого читателя странным
сочетанием фактологической полноты, тщательности и кропотливости с удивительной
концеп-туальной беспомощностью». Читатель научных трудов попадает «в плен
мучительного сердечного недоумения: что же такое Россия?». Он оказывается перед
«неразрешимым противоречием между величественными результатами исторического
бытия Руси и её беспросветной «отсталостью», столь безоговорочно признаваемой и
так ярко описываемой на страницах многотомных исследований и монографий» [1,
с. 61]. По утверждению
митрополита Иоанна адекватный смысл история России приобретает только с учетом
ее православного бытия. Беспомощность
теоретических наук в объяснении названного парадокса признают сами
ученые. Замечательный, но недавно безвременно ушедший философ
А. С. Панарин настаивал, что необходимо разгадать «генетические
программы, тянущиеся от прошлого к будущему и образующие логику национального
бытия» России, чтобы выйти, наконец, из «роли пассивных адептов чужих теорий и
чужого опыта» [2, с. 112 – 117]. Логика
национального бытия раскрывается им во многих книгах, включая работу
«Православная цивилизация в глобальном мире». В многофакторную систему
входят и особенности православного сознания. На наш взгляд, единство труда
и веры в тысячелетней России также приоткрывает «загадку» русской души и
онтологический смысл «русской идеи».
В России после развала СССР тема труда вообще «исчезла» из
информационного пространства, включая
интеллектуальное. Мифология «постиндустриального общества» строится на
доплатоновских и доаристотелевских представлениях, когда труд еще не выделялся
из деятельности и активности, хотя в западноевропейской и отечест-венной науке XIX-XX вв. труд стал едва ли не самой
разработанной категорией. По нашему убеждению, во-первых, сама тема
«постиндустриального общества», заимство-ванная из западного проекта науки
1960-70-х гг. (Р. Арон, У. Ростоу, Д. Белл, Г. Кан,
Л. Турен, А. Тофлер, З. Бжезинский) не актуальна. В России, где
не все население имело, а имеющее теперь лишилось тепла, водоснабжения,
канализации, электричества, дорог, промышленных предприятий и т. д., актуальны
проблемы именно завершения проводившейся
в XX в.
индустриализации и реального производства. Во-вторых, сегодня нет оснований для
пересмотра устоявшегося понимания сущности труда как целенаправленной продуктивной деятельности человека,
направленной на материальное и духовное освоение мира. Труд не тождественен активности «вообще». В активности
доминируют инстинкты и психобиологические формы движения материи, а в труде –
социальные формы движения материи. Через изменение культурно-мировоззренческих
смыслов бытия Труд не тождественен деятельности
«вообще», для которой характерна различная направленность целей, а труд – это
целенаправленная продуктивная деятельность человека. Труд не тождественен творчеству «вообще», т. к. степень
творчества в различных видах труда может колебаться от максимальной (труд
конструктора) до минимальной (механический труд на производствах конвейерного
типа). Труд не тождественен практике,
ограниченной рамками социальной действительности, поскольку включает не имеющее
границ духовное совершенство человека.
Сущность труда «вообще» раскрывается, во-первых, в предмете и условиях труда; во-вторых, в орудиях и
средствах труда; в-третьих, в целях труда. Осознание целей
труда определяет различные оценки бытия индивида и социума. Именно на выявлении
целей построена методология исследования хозяйственной этики мировых религий М.
Вебера. А поскольку в генетическую программу национального бытия российской
цивилизации, несомненно, входит православие,
то, по нашему убеждению, продуктивно реконструировать православную
хозяйственную этику за счет включения массива христианских источников в
философию и социологию труда, особенно учитывая слабую религиозную культуру
нашего общества. Актуальность подхода диктуется повышенной «болезненностью»,
с которой российское общество переживает перманентные революции и реформы,
с завидным упорством сопровождаемые «культурными революциями». Они нацелены на
изменение культурного кода нации через изменение культурно-мировоззренческих
смыслов бытия. Культурные революции «сносят» как внешние храмы (церкви, календарь,
священство, традиции), так и храмы внутренние (мировоззрение, вера,
нравственные устои).
Сегодня российскому обществу предложен обширный спектр
идейно-нравственных концепций, призванных взломать национально-генетические
программы. Отечественная «вебериана» актуально использует «протестантский дух
капитализма», разворачивая сознание соотечественников от атеизма советских
времен к максимально упрощенной системе христианских ценностей многочисленных
протестантских конфессий. С известной в нашей истории настойчивостью в
культурное пространство России продвигается католическая парадигма.
Предпочтительность идеологии протестантских движений и либеральной доктрины
католической церкви связывается с успехами западной экономики, основанной на
экономическом рационализме, индивидуализме, конкуренции труда, на рациональных
отношениях религии с экономикой и политикой. Новомодная идеология «Русского
ислама» обосновывает необходимость исламизации русского населения (перепись
2003 г. показала более 80% русских). Здесь речь идет о чистой «идеологии», не
оставляющей места для научных дискуссий. Интеллектуальные элиты продвигают в
российскую культуру абстрактную «духовную» альтернативу – «религию без Бога»
или сатанизм, по определению диакона А. Кураева. Диалектика трансформаций
ценностных и хозяйственных систем очевидна, религиозно-мировоззренческий хаос
«культурных революций» создает крайнюю запутанность целей жизни и труда.
Сегодня для одних цель труда – накопление капитала, для
других – служение отечеству, для третьих – выживание. Для четвертых труд вообще обесценен наличием множества
криминальных способов получения доходов, включая коррупцию. Для пятых
труд сохраняет свой православный смысл обязанности и долга как средства
спасения в любых обстоятельствах, работы «со связанными руками» (Ф. М. Достоевский). Молодежи
предлагается вообще исключить труд из числа социальных ценностей и учиться
«красиво жить» без труда по типу рекламных сюжетов, игровых технологий,
творческого самовыражения в сомнительных с нравственно-эстетической точки
зрения видах деятельности. Может ли общество, нация, государство просто выжить
при таком «мусоре в голове», имея в виду нашу совокупную голову –
общественное сознание? Не поэтому ли Россия второе десятилетие «топчется» перед
«выбором пути»? Это вопросы за пределами нашей темы. А вот православная
хозяйственная этика, о которой идет речь, прямо исходит из того, что труд –
родовой признак человека и, отказываясь от труда, человек отказывается от своей
родовой сущности – быть человеком.
Можно сказать, что Библия – это книга о труде. Она
начинается описанием трудов Самого Господа по сотворению мира и человека, по
окончании которых благословил Бог все, созданное Им. Природа создана на
принципах самодостаточности и регенерации, она изначально содержит в себе и
постоянно сама восполняет все необходимое для жизни людей и всего живого на
земле. Человек создан как со-творец, со-работник,
его смысл и цель – радостный труд по уходу
за растениями и животными, украшению и совершенству Земли, щедро
вознаграждаемый самой природой. Здесь еще нет постоянной борьбы человека за
свое существование. Но человек совершает первородный грех. «Толковая Библия»
поясняет, что «в акте грехопадения Евы основательно находятся все три главных
типа греха, которые апостол Иоанн различает, как похоть плоти (хорошо для пищи), похоть
глаз (хорошо для глаз) и гордость
житейская (вожделенно, потому что дает знание)». Все типы греха «не есть от Отца, но от мира сего» (1 Ин. 2. 16) [3, с. 25]. Смысл
первородного греха в ослушании Бога, своеволии и алчности. От Адама до наших
дней людям оказывается мало данного им Создателем, и они стремятся по своей
воле и своему разумению переделывать среду обитания, вмешиваться в естественные
законы жизни, немилосердно брать богатства природы в угоду своим алчным
потребностям.
Гордость (самомнение и высокоумие – в православном
толковании), «похоть глаз и плоти» (жадность, зависть – на богословском языке)
– это главные причины Божьего наказания человеку, средством которого становится
труд. После грехопадения сотворенная
для радостной жизни земля «проклята» и помимо даров Божиих, «произрастит тернии
и волчцы», непригодные для пищи и жизни. Не только «полевою травою», но
«скорбью будешь питаться во все дни жизни твоей», поскольку материальные и
душевные страдания, связанные с заботами о пропитании, становятся отныне
пожизненным состоянием людей. Главное же в том, что «в поте лица твоего будешь
есть хлеб, доколе не возвратишься в землю», т. е. до смерти, до превращения в
свое исходное состояние – прах, «ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3. 17
– 19). Труд по добыванию пропитания («хлеба») лишается прежнего смысла, т. к.
человек стал смертен. Пожизненный труд ради небытия – такова судьба ветхозаветного гордого человека.
Приход Иисуса Христа и Новый Завет дает людям надежду на
воскрешение, которое Он реально показал людям, о чем сохранились даже
исторические свидетельства, поскольку в Римской империи времен Христа
письменность была развита [4]. Христианство
– религия спасения, вероучение о прощении и воскрешении, за которым следует Суд
Божий, где «дела» (цели и результаты труда) каждого человека будут взвешены по новозаветной христианской морали. В
христианстве труд обретает новый смысл – это средство спасения человека. Часть
людей за свои земные труды обретёт бессмертие в ином мире, где «новая земля и
новое небо», а другая часть людей умрет окончательно «второй смертью»: «И
судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и
ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в
озеро огненное. Это была смерть вторая. И кто не был записан в книге
жизни, тот был брошен в озеро огненное» (От. 20. 12 – 15). Иоанн Богослов в
Откровении напоминает о духовном смысле жизненных трудов человека и
неотвратимой ответственности за них: «Неправедный пусть еще делает неправду;
нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да
освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его». (От. 22. 11 – 15). Сказанное
позволяет считать труд важнейшей темой Библии, которая начинается
описанием трудов Создателя и заканчивается описанием Страшного суда по делам людей.
Труд предстает в единстве двух ипостасей как средство наказание и спасения.
Епископ Варнава пишет: «Никакие усилия человечества и культуры не в силах
облегчить без Бога – машинным, социальным и
идейным путем – жизнь человеку и внушить ему посредством софизмов, что
физический труд на земле есть вещь прекрасная и что этот труд сам по себе
составляет цель и назначение человека». Божественный закон непреложен и
по-прежнему «труд – есть наказание, но маета эта временная и пользоваться им
должно только как средством спасения» [5, с. 169 – 170.].
Как Божественное установление и тяжелое земное испытание труд является имманентным свойством, родовым
признаком человека. Смысл труда как наказания и спасения раскрывается в
православной этике через различие «честного» и «бесчестного» труда. Честный труд не сопряжен с грехом,
повреждением спасительных целей жизни человека. Бесчестный труд, напротив, соединен с грехом (воровством, ложью,
отчуждением труда и отъемом чужой собственности, посягательством на здоровье и
жизнь других людей в личных целях) и ведет человека к «смертной погибели» –
растлению духовно-нравственных устоев его жизни, умерщвлению совести и
окончательной «второй смерти» после Судного дня. Поэтому с христианских позиций
нет «низких» и «высоких» видов труда. Значение имеют не виды и трудовые
функции, выполняемые человеком, а преследуемые им цели. Спасать душу можно
любой непривлекательной работой. Но и погубить ее можно самыми «высокими»,
наукоемкими, интеллектуальными и даже «духовными» (например, оккультно-теософскими)
видами деятельности.
Это подробно разъясняет в одной из бесед Иоанн Златоуст:
«Многие говорят с высокомерием: торговец! Что тебе нужно, торговец? А скажи
мне: что такое торговец? Ведь не преступление стоять на рынке и работать?
Оставаясь дома, чужое грабить – вот это преступление. Рассуди, что постыдно и
что похвально, и не насмехайся: быть на рынке – не преступление, но быть
грабителем, предаваться корыстолюбию – преступно. Какая польза, если ты сидишь
во внутренних покоях своего дома, но жаден, как волк? Какой кому вред, если
бедняк стоит на рынке, подражая быку и землепашцу?.. Нисколько не
предосудительно быть ремесленником. А что постыдно? Постыдно – жить в
праздности – и о! если только в праздности, не работая вместе с тем и пороку!».
Иоанн Златоуст напоминает, что ремесленником был Павел, который не оставил
своего ремесла, став апостолом: «Нет, он и проповедовал, и сшивал кожи;
проповедовал и оставался у Акилы и Прискиллы, - и, по одинаковости ремесла, оставался у них и работал; ибо ремеслом их
было делание палаток. (Деян. 18. 3).Он не пошел ни к царям, не пошел к
богатым, не обратился к людям состоятельным, но пошел к делателю палаток – по
общности ремесла – и не скрывал своего занятия из стыда за него, но объявлял о
нем пред всеми». Утверждая, что ни в каком труде нет стыда, Иоанн Златоуст
приводит в «укор нынешним женщинам, избаловавшим себя золотыми украшениями и
шелковыми одеждами», Сару, которая сама молола муку, месила тесто и не упрекала
поручавшего ей всякую работу мужа. Иоанн Златоуст приводит столь сильные
примеры, чтобы смирить гордость человеческую, «с одной стороны, искореняя
неразумие всех богатящихся, а с другой – ободряя бедняков, чтобы никто ни в
бедности не падал духом, ни в богатстве не превозносился: ни то, ни другое несовместимо
с добродетелью» [6, c. 913
– 916].
В общественном сознании сохраняются стереотипы
пренебрежительного отношения к «неблагородным» видам труда, особенно
усиливающимся с распространением информационных технологий и новейшей
мифологией замещения труда творчеством в постиндустриальном обществе (В. Л.
Иноземцев). Но еще у древних греков считалось позорным шить сапоги или
продавать соленую рыбу, откуда пошло выражение «сапожник». Христианство
установило новый взгляд на труд, по которому нет для человека унизительных
видов труда. Чем тяжелее, непривлекательнее с точки зрения окружающих работа (в
случаях даже брезгливого к ней отношения), тем полезнее и спасительнее она для
души человека, поскольку заставляет его смириться не только с неприятным
трудом, но и с осудительным, пренебрежительным к себе отношением.
В православной этике всякое дело нейтрально в отношении человеческого
достоинства, кроме нравственного отношения исполнителя к работе. Разбирая
«Домострой», В. М. Пилипов пишет: «Удивительно, что еще тогда, четыре столетия
назад, к категории высокой нравственности, причем в числе ее важнейших сторон,
был отнесен труд честный, добросовестный, качество работы и количество
произведенного. Беспощадно осуждались и предавались анафеме такие явления, как
хищения, плохое качество изделия, недобросовестно выполненная работа и т. д. И
многократно выше, чем сегодня, ценились хорошая работа, отлично сработанная
вещь, то ли одежда, то ли телега, то ли еда» [7, c. 18].
Феофан Затворник говорит о
спасительном для души (нравственного здоровья) человека значении «грубых» и
«черных» работ: «Чем грубее работа, тем лучше. Чистые и щегольские работы
слишком занимают, и внимание от главного дела отвлекают, и холодят». Он
предлагает избирать такой труд, который не мешал бы духовному преображению
человека, не отвлекал бы от того, чтобы «умом и сердцем с Богом быть». Примером
суетного труда Феофан Затворник называет биржевиков: «Биржевики – ненадежный
народ. Все им золотые горы мерещатся, а между тем все теряют и теряют. – И удержи
нет. Это то же, что картежники». Напротив, «черный труд полезен особенно тем,
что много сбивает спеси. Чернорабочесть в родстве со смиренным о себе
мнением, а белоручество – с высокоумием» [8, c. 181].
Православный смысл труда в обуздании человека плотского, телесного и в
обуздании человека гордого, «высокоумного», восставшего против воли Бога.
Тяжелый физический труд оказывается наиболее сильным средством смирения тела и самомнения. Святые и праведники сознательно
стремились к исполнению тяжелых
и непривлекательных работ как к спасительному послушанию. Ефрем
Сирин учил, что нет «стыдного» труда и человек должен выполнять любую работу,
не вредящую его душе: «Трудящийся в монастыре да не гнушается и очищением
отхожих мест, потому что нимало не стыдно терпеть, ради благочестивых». Он учил
много работать и не избегать трудов: «Приятна тебе праздность, но горек конец
ее. Изнемогаешь, работая, но возвеселишься в последствии» [9, c. 130, 132].
Свободный выбор между общественным мнением и нравственным исполнением любых видов труда предоставлен человеку.
Вера и труд связаны в православии
понятием совесть, которое охватывает нравственное сознание человека. Совесть определяется как «прирожденная правда в
различной степени развития»
[10, c. 607]. Суд совести существенно отличается от
гражданских законов, поскольку основан на чувстве, интуитивном знании истины и
лжи, добра и зла. Феофан Затворник называет совесть
нравственным
сознанием и практическим сознанием. Он утверждает, что в
«совести Сам Бог говорит», и то, что Всевышний говорит человеку всегда известно
«из укоров совести» [11, c. 266-267]. Человек может утратить совесть: «Уже по тому, что грешник
отделился от Бога, должно ожидать, что совесть у него неисправна: ибо, если она
есть, то голос Бога в душе». Если же человек не испытывает стыда, не слышит
внутренне «укоров совести», совесть его сожжена: «Сожжение совестью – совсем
внутреннее дело… Сама совесть никогда не сгорает; но душа может дойти до такого
нечувствия к ее внушениям и
обличениям, что совести будто нет, сгорела… Сожженная совесть ничего не чует…
То страшное дело!» [8, c. 126]. Православная этика все проблемы
труда переносит в сферу нравственного или практического сознания –
совести, утверждая труд средством нравственного
спасения. Поэтому она утверждает обязательный
всеобщий труд, основанный не на внешнем, а на внутреннем принуждении,
чувстве долга, обязанности иметь законным (Богом определенным) источником существования – труд.
Апостол Павел учит: «Кто крал, впредь не кради, а лучше трудись, делая своими
руками полезное, чтобы было из чего уделить нуждающимся» (Еф. 4. 28).
В 1-ом послании Фессалоникийцам он же советует: «усердно стараться о том,
чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими руками, как мы заповедовали
вам»
(1 Фес. 4. 11). Во 2-ом послании к Фессалоникийцам апостол Павел говорит
слова, вошедшие во все Конституции СССР: «Ибо когда мы были у вас,
то завещали вам сие: кто не хочет
трудиться, тот и не ешь. Но слышим, что некоторые у вас
поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся. Таковых увещеваем и убеждаем
Господом нашим Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб»
(2 Фес. 3. 10 – 15).
Василий Великий учит, что
физическая жизнь человека может быть обеспечена только трудом. Разбирая вопрос
о ростовщичестве, он объясняет аморальность и того, кто дает в долг, и того,
кто живет за чужой счет. Труд – единственное, достойное средство существования
человека: «Как же мне прокормиться?» говоришь ты. – У тебя есть руки, есть ремесло.
Наймись, служи; много промыслов жизни, много способов… Муравей может
пропитаться, хотя не просит и не берет в заем; и пчела остатки своей пищи
приносит в дар царям; но им природа не дала ни рук, ни искусств. А ты, человек,
животное изобретательное на промыслы, не можешь изобрести одного из всех
промысла, чем тебе прожить?» [12,
c. 221.]. Сравнивая человека
с «братьями меньшими», Василий Великий с укором объясняет человеку, что в
отличие от животных ему дана способность
изобретать способы труда, чтобы
заработать на жизнь. Поэтому-то православная этика рассматривает деятельную
любовь к людям с точки зрения всеобщей их обязанности не отчуждать труд,
а зарабатывать для жизни собственным трудом. Оно учит любви и милосердию,
но попечение о бедных предполагает разумные границы или «милосердие с
рассудительностью». С первых лет христианства церковь пеклась именно о бедных и
выработала устойчивые традиции, по которым понимание бедности ограничивается
степенью трудоспособности человека. Бедными не считаются иждивенцы, которые
могут трудиться и в состоянии не только обеспечить себя, но и оказывать помощь
от трудов своих другим. Митрополит Иоанн (Снычев) учил: «Не погрешаешь, если
отказываешь родным, которые сами имеют возможность приобрести необходимое» [13, c. 24.].
В дореволюционной России
гражданский закон запрещал между нищими находиться здоровым людям. Если это
были люди вольные, то им давали земли для обработки земли; крепостным давалась
повинность, за которую им полагались пропитание и содержание; пленных, оказавшихся
в положении рабов, отпускали на волю, предоставляя им возможность найти работу
или отправляться на родину. Подкинутых детей отдавали в дом общественного
презрения. Нуждающимися в помощи считались лишенные зрения, конечностей или
другого рода инвалиды, престарелые люди по их возрастной непригодности к
службе, у которых не было кормильца. Но помощь недееспособным бедным, которых
еще префект Римский св. Лаврентий назвал «церковным сокровищем», является
важнейшим делом православной церкви. Особой обязанностью православных верующих
является забота о детях, сиротах, приемышах и тех, кого можно воспитывать в
истинной религии.
Различая честный и нечестный труд,
православие утверждает, однако, что человек не должен поддаваться внешним
обстоятельствам и браться за любую работу, поскольку есть виды труда,
противоречащие нравственному сознанию – совести. Иногда лучше вообще отказаться
от труда. Святой Тихон Задонский перечисляет труды, относящиеся к «злым»: «Как
не всякий труд полезен, так не сякая праздность порочна. Злые и беззаконные те
труды, которые ради беззаконных дел подъемлются. Злой труд и пагубный злобного,
который ради ближнего козни и хитрости сплетает, сети простирает и ров погибели
копает; пагубны тщания хищников, которые по путям и стезям скитаются, хотя
обнаружить путника; беззаконный подвиг есть лукавца, который тщится прельстить
и обмануть брата своего; тяжкая и мерзкая работа мамоне; бесполезная и
душегубная болезнь и труд завистливых, которые ради добра ближнего снедаются и
мучаются. Как сии и прочие сим подобные труды не похвальны, но порочны, так от
сих упразднение есть достохвальное». Тихон Задонский рекомендует отказаться от
сомнительных с моральной точки зрения видов труда в пользу праздности,
которая иногда оказывается спасительнее труда: «Ум от злых и душевредных
мыслей, сердце от похотей лукавых упокоевается; очи не смотрят ничего, уши не
слушают ничего, язык и уста не глаголят ничего, руки не делают ничего, что
святому Божиему закону противно» [14, c. 173 – 174]. На наш взгляд, именно здесь –
в православной этике, социально-генетическом коде российской цивилизации
только и можно найти вразумительное объяснение потрясающему феномену
«бесплатного» труда и/или «ухода в бомжи» в период современных реформ в
России. Иначе как православной этикой на уровне ментальности невозможно
объяснить, почему второе десятилетие учителя, врачи, военные, ученые,
крестьяне, а по существу – все работающее население, кроме крупного бизнеса и
чиновников, трудится без достойного вознаграждения или вообще бесплатно. Почему
такой прецедент оказался возможным только в России и уже в XXI веке?
В православии вера и труд
предстают в неразрывном единстве, поскольку труд – Богом установленный признак человека как человека. Только
через труд возможно преображение ветхого человека по образу Творца. Труд
выступает в православии как концентрированное выражение всего смысла земного
пути человека. С этих позиций имеют объяснение и историческое бытие России, и
трагизм современных реформ, самой выраженной особенностью которых является
недопустимо высокая смертность людей, особенно трудоспособного возраста. По данным статистики (1996 и 2001 гг.),
в 1990 г. в трудоспособном возрасте в РФ на 100 тысяч человек населения
умерло от всех причин 488,2 человек, а в 1994 г. – 840,8. Особенно это касается
мужчин (759,2 и 1323,7 человек соответственно в 1990 и 1994 гг.). В 2000 г.
число умерших достигло 1540 на 100 тысяч человек населения. По выводам авторов,
смертность трудоспособного населения
особенно высока там, где реформы идут более быстрыми и радикальными темпами [15, c. 27].
В контексте православного учения выводы очевидны. Современные реформы ампутируют важнейшее предназначение человека – способность к труду,
лишают людей возможности работать и через труд реализовывать материальные, нравственные,
духовные потребности. Для человека православной ментальности, существующего в
пространстве православной по духу культуры – это не просто
социально-психологические потрясения, это – «смерти подобно» и это реальная
физическая смерть, поскольку с лишением труда сама жизнь утрачивает смысл.
Идеология современных реформ в
России представляет безработицу экономическим стимулом труда и повышением
эффективности производства. Кроме как списывание западных моделей без
добросовестного изучения возможности их адаптации в нашей стране, ничем иным
это назвать нельзя (оставляя в стороне специальную правовую квалификацию).
Можно утверждать, что безработица для России не актуальна по причине
исторически устойчивой малой плотности коренного населения. Уникальной особенностью
российской цивилизации как раз и является хозяйственное освоение обширных
территорий в беспрецедентно трудных природно-климатических условиях малым
количеством совокупного общественного труда. По данным Н. В. Алисова
и Б. С. Хорева плотность населения в Западной Европе традиционно
колеблется от 100 до 150 чел/кв. км, а в России в среднем никогда не превышала
8,5 чел./кв. км. (единожды за всю нашу историю плотность населения поднялась до
11,4 чел/кв. км по переписи 1989 г. – в это тоже надо вдуматься и объяснить начало «перестройки»!).
Общий вывод напрашивается сам: в
отличие от других стран мира, включая развитые, в России есть объективные
условия снятия проблем занятости. При этом следует учитывать, что в России
очень дорогая «рабочая сила», если ее поддерживать в состоянии физического,
психологического и социального здоровья, включая традиционно высокий
интеллектуальный потенциал и профессиональную подготовку. Но, выражаясь
современным политическим сленгом, «успешность» России зависит именно от того,
будет ли страна высоко оценивать труд своего народа или будет заниматься
протекционизмом в отношении «дешёвого» труда миграции, которая по замыслам
идеологов глобализма должна стать замещающей.
В контексте православной хозяйственной этики здесь очевидны политические
интересы всех участников коллизии.
В социальных теориях были и есть
представления о «свободе от труда», названные И. А. Ильиным
«сказочным сном о блаженной стране», где «жизненный идеал сводится к
обеспеченному, наслаждающемуся ничегонеделанию. У всех одно единственное
призвание навеки – убивать время ленью. Ненужное накопление жизненных сил без
достойной затраты их и без радостей труда. Бессмысленное прозябание и растрата
жизни без любви и служения. Всеобщее тунеядство в мировом масштабе. Внутреннее
оскудение от внешнего изобилия. Пассивное, пресыщенное отупение вместо
творческого подъема. Измена жаждущему, преодолевающему, созидающему духу.
Вожделенное сновидение полуживотного. Отречение от собственного духовного
достоинства. Вызов, обращенный к Богу…» [16, c.424-425]. Отказ от труда не просто
индивидуальная или социальная, психическая или теоретическая аномалия, но, по
определению русского православного философа, – это вызов, обращенный к Богу, отказ от исполнения завета Творца есть
хлеб «в поте лица» и спасаться нравственно духовным и физическим трудом.
Вызовом, обращенным к Богу, нужно признать и лишение людей их права на труд в
виде любых форм организации занятости трудоспособного населения, допускающих
безработицу. Труд – родовой признак человека и единственное средство спасения,
установленное Творцом, которое никто не имеет права отнять у людей.
1. Митрополит
Иоанн (Снычев). Русь Соборная. Очерки христианской государственности. СПб.:
Царское дело. 1995.
2. Панарин
А. С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в ХХ1 веке. М.:
Логос. 1998.
3. Толковая
Библия или Комментарии на все книги Святого писания Ветхого и Нового Завета. В
3 кн. (11 томов)/Сост. А. П. Лопухин и его преемники. Институт перевода Библии.
Стокгольм. 1987. Т. 1.
4. Иисус
Христос в документах истории. СПТб.: Алетейя. 1999.
5. Епископ
Варнава (Беляев). Основы искусства святости. В 4 т. Нижний Новгород, Изд-во
Братства во имя святого князя Александра Невского. 1997. Т.3.
6. Св.
Иоанн Златоуст. Творения. Т.12. СПб. 1906.
7. Пилипов
В. М. Так ли плох был Домострой? М.: Панорама. 1991.
8.
Душеспасительные поучения Святителя Феофана Затворника.
Козельск: Введенская Оптина Пустынь. 1998.
9. Св.
Ефрем Сирин. Писания духовно-нравственные. В 2 ч. Репринтное воспроизведение
издания 1881 г. Издательский отдел Московского Патриархата. М.: Планета. 1992.
Ч.1.
10. Даль
В. И. Толковый словарь русского языка. М.: Эксмо-Пресс. 1999.
11. Феофан
затворник (Вышинский). Начертание христианского нравоучения. Репринтное издание
1895 г. М.: Правило веры. 1998.
12.
Беседа на окончание четырнадцатого Псалма и на
ростовщиков/Творения Св. Василия Великого. М.: Издательский отдел Московского
Патриархата. 1991. Т.5.
13. Митрополит
Иоанн (Снычев). Посох духовный. СПб.: Царское дело. 2000.
14. Творения
Св. Тихона Задонского. Репринтное издание 1889 г. М.: Изд-во Московского
подворья Свято – Успенского Псково – Печерского монастыря. 1994.
15. Белая
книга. Экономические реформы в России. 1991 –2001/Сост. С. Ю. Глазьев, С. Г.
Кара-Мурза и др. М.: Алгоритм. 2002.
16.
Ильин И. А. Сочинения. В 10т. Т. 3. М.: Русская книга.
1994.