Современное искусство тяготеет к анациональности языка – это факт, к сожалению, бесспорный. Художник, мыслящий и пишущий по-русски – фигура достаточно редкая и в сегодняшней отечественной музыке. К числу немногих авторов такой направленности принадлежит петербуржец Дмитрий Смирнов, продолжающий национальные традиции старшего поколения русских композиторов - Георгия Свиридова и Валерия Гаврилина.
Закономерно это или случайно, но композиторская элита Петербурга представлена сегодня авторами старшего поколения. Теми, кто начинал свой звездный путь в 50-70-х годах прошлого столетия. Иных возрастных категорий на петербургском музыкальном Олимпе почти не наблюдается: не только молодежи, но и авторов среднего возраста, способных конкурировать с лидерами, совсем немного. Среди них – Дмитрий Смирнов, который в конце 2002 года отмечает свое пятидесятилетие.
Фигура эта во многом парадоксальна. Признанный мастер хорового письма не имеет профессионального композиторского образования, а его сочинения, исполнявшиеся в концертах сто и более раз – по филармоническим меркам цифра неслыханная! – как правило, не изданы. Известные произведения поются по рукописи, и в государственных фонотеках их не сыскать. В Союз композиторов Дмитрий Смирнов был принят сравнительно недавно – около пяти лет назад.
Любопытен еще один факт: в обширном библиографическом каталоге Петербургской консерватории упомянута всего одна статья-интервью, посвященная Смирнову – музыковеды и критики автора не балуют. Зато ученических дипломов и курсовых работ, написанных о музыке Смирнова – десятки. В том же ВУЗе (как и других учебных заведениях) вряд ли отыщется студент-хоровик, который не разучивал на уроке и не представлял на экзаменах духовных или светских композиций Дмитрия Смирнова, не писал аннотаций к его вокальным циклам, хоровым миниатюрам или многочастным концертам.
Непопулярна эта музыка, вероятно, только в одном классе: у самого Дмитрия Валентиновича, долгие годы работающего в петербургском Музыкальном училище им. Н. А. Римского-Корсакова. Причем преподающего отнюдь не композицию, а дирижирование.
Его муза, при всем профессионализме и яркости опусов, скромна и не амбициозна. Те же черты отличают человеческий и творческий облик мастера. На авторском вечере в зале Академической капеллы (в декабре 1996-го), принимая многочисленные букеты, композитор выглядел смущенным и чересчур серьёзным, скованным. Роль «именинника», казалось, была ему определенно неприятна; на долгие, горячие аплодисменты музыкант отвечал виноватой улыбкой, спеша скорее, чуть ли не бегом, покинуть сцену...
О вкусах не спорят. О них слагают байки наподобие этой: все говорят, что любят сухое вино, композиции Стравинского и удлиненно-невесомых женщин; на самом деле предпочитают полногрудых, красные вина и плачут под Чайковского.
Публика пристрастна и избирательна. Особенно по отношению к современным авторам, развивающим «серьезные жанры»: редкий из них может похвастаться популярностью написанной музыки. В лучшем случае ее сочтут оригинальной, любопытной, привлекающей «изобретательным уродством». В худшем – объявят «мрачным занудством для невообразимого состава, вышедшим из-под пера очередного унылого авангардиста...».
Нельзя отрицать очевидного: Дмитрий Смирнов - один из немногих любимцев филармонической аудитории, а его музыка именно красива. Не той холодной красотой, что рождается из правильности черт, отточенности и строгости письма, но обликом милым, приветливым и ласковым, особой теплотой и обаянием, которого не могут не заметить даже те, кто находит стиль автора чрезмерно традиционным. И слишком уж сентиментальным – запоздалый романтизм! К тому же жанрово ограниченным (добавляет самые суровые): почти все композиции Смирнова – хоровые.
«Его произведения – самые «вкусные» в нашем репертуаре», – сказал о мастере известный петербургский дирижер. Хормейстеры любят Смирнова «на десерт», исполнять на бис: он истинно популярен. В сочинениях нередки посвящения: первым исполнителям, известным и молодым, просто друзьям и близким. Эта музыка адресована людям, открыта миру. При том, что есть в ней интимность и сокровенность высказывания, мягкая благожелательность и отчетливое «непротивление злу» – в композициях Смирнова нет и следа агрессивности, столь характерной для музыкального искусства двадцатого века во всем разнообразии стилей и жанров – от военных симфоний до тяжелого рока. И уж совсем не современны простодушный, «шубертовский» тон и изящество линий, отмеченных чисто петербургской элегантностью.
Вся жизнь Дмитрия Смирнова связана с этим, единственным городом. Будущий композитор родился в артистической семье: отец – солист-тромбонист филармонического оркестра, мать – художница. Тембр тромбона, прочно поселившийся в слуховой памяти, волновал как в детстве, так и в зрелости: сегодня, среди ближайших замыслов автора – концертная пьеса для ансамбля тромбонистов.
Жили в густонаселенной коммунальной квартире по набережной Фонтанки, 26; одним из соседей был молодой Валерий Гаврилин. Несмотря на разницу в возрасте и положении, студент-композитор, подающий большие надежды, и школьник играли в четыре руки, много говорили и спорили о музыке. «Он учился тогда в консерватории, писал свою знаменитую «Русскую тетрадь», а я занимался в Хоровом училище, в начальных классах», – вспоминает Дмитрий Смирнов, – «Не посмею назвать наши отношения дружбой, но я всегда гордился ими и счастлив, что рекомендацию в Союз композиторов мне дал именно Гаврилин».
Ленинградское Хоровое училище им. М. И. Глинки предполагало для лучших выпускников один путь – на дирижерско-хоровое отделение консерватории (где Дмитрий занимался в классе Авенира Михайлова). Продолжил образование как дирижер-симфонист; был в числе последних учеников знаменитого Эдуарда Грикурова, у него же закончил ассисентуру-стажировку.
Вторая, симфоническая специальность поначалу увлекала больше первой. Карьера дирижера начиналась удачно: много выступал в спектаклях Оперной студии консерватории, работал с оркестром в Челябинске, стоял за дирижерским пультом в Новосибирске, Ростове... Из-за внезапной болезни профессию пришлось практически оставить. Творческая энергия нашла выход в другом: руководил студенческим хоровым ансамблем, делал для него аранжировки. Постоянная практика стимулировала желание сочинять самому.
Снова сесть за парту показалось невозможным: время ушло. Умению строить форму, развивать материал учился на партитурах великих; в тесном общении с хором постепенно шлифовалось перо. Пристальным взглядом композитора «прочел» всего Прокофьева, Шостаковича (симфонии которого изучил досконально), музыку Бартока, Хиндемита, Стравинского. Из близких современников заинтересовался творчеством Лючано Берио и Витольда Лютославского, особенно поздними сочинениями польского мастера. Третью симфонию Лютославского Дмитрий Смирнов называет одним из главных музыкальных событий нашего времени, возвращаясь к партитуре вновь и вновь, анализируя сочинение, рассказывая о нем студентам.
С годами все больше открывал для себя Свиридова и Гаврилина; по собственному признанию, «Перезвоны» дошли до ума не сразу, хотя после надолго остались любимым произведением, настольной книгой хорового письма. Много любопытного принесло изучение не только новой, но и старинной музыки разных эпох – от европейского Возрождения до русского партесного концерта. Поворот к композиторской профессии, новый виток биографии совершался небыстро, но основательно и прочно...
Судьба как-то странно относится к Дмитрию Смирнову: то балует, то ставит «подножку». Хотя бы в отношении имени и принадлежности сочинений: есть два русских композитора Дмитрия Смирнова, примерно одинакового возраста, и оба – фигуры заметные. Исполнителям и музыковедам, желающим разобраться в опусах, зачастую приходится нелегко; выручает явная разница стилей и несхожие отчества (если они упомянуты в каталогах и изданиях). Существуют произведения с близкими названиями, романсы на слова одних и тех же поэтов... Путаница неизбежна.
Был даже такой эпизод. На музыкальном фестивале в Америке исполнялись сочинения петербургского Смирнова, причем случайно пригласили московского, он съездил, а после долго извинялся, без вины виноватый.
Все упростилось бы при желании одного из двух авторов взять псевдоним, это не раз предлагали петербургскому Смирнову, который немного моложе коллеги, и, в отличие от него, почти не известен на Западе – композитор гордо отказался.
С ростом популярности обоих всевозможные казусы, естественно, участились. Как-то из Германии позвонила студентка Дмитрия Валентиновича Алиса: «Я купила ваши хоры на стихи Александра Блока», просила автограф на титульный лист, а хоры оказались – тезки, к тому времени перебравшегося из Москвы в Лондон. Однажды композитору довелось прочитать рецензию на свой концерт, где исполнялись его духовные сочинения: «Приятной новостью было для слушателей то, что именитый тенор Дмитрий Смирнов (1882-1944) писал, оказывается, церковную музыку». На программе – портрет известного певца... К историям с композитором-однофамильцем петербуржец Смирнов уже привык, но этот случай стал явным «ударом ниже пояса». Добавим, что есть и еще один тенор Дмитрий Смирнов – Дмитрий Дмитриевич, сын композитора, ныне студент Петербургской консерватории и продолжатель музыкальной династии.
Хоровое письмо Смирнова обладает удивительным свойством – особым «храмовым эффектом» музыки, «свечение» чистых, благозвучных аккордов, оставляющих прозрачный обертоновый шлейф. Поначалу это кажется музыкальной иллюзией, причудливым слуховым обманом, заставляя со вниманием вслушиваться в музыкальный текст, спрашивать у соседей по филармоническим креслам: «Так ли это?», пытаться понять причины...
Одно из сочинений Дмитрия Смирнова – концерт для хора «Бессонница» на стихи Марины Цветаевой имеет название символическое. Образный мир автора нередко пограничен между явью и сном, реалиями и грезами. Его композиции – это музыка мечты, звенящие в душе поэта колокольчики, романтический порыв и шумановская нервная чувствительность; так странно наблюдать их в наш прагматичный век.
Искусство как целительное, приятное забвение. Как легкая розовая ткань, наброшенная на неприглядную картину повседневности... Быть может, отсюда особая «музыкальная дымка», рождаемая сплетением кратных мотивов, тем-присказок, беглых, ненавязчивых повторов; эффект звукового марева, наполняющего пространство то яркими, насыщенными красками, то акварельными прозрачными тонами – одно из уникальных свойств хорового стиля Дмитрия Смирнова. Выразительность мелкого штриха, изящество «музыкального рукоделия» заметны в зыбких, тонко детализованных фонах. Воздушных хоровых педалях. В своеобразной многоярусности письма: «подрастая» от низких, глубоких басов к виртуозным сопрано, хоровая фактура «распускается» подобно цветку, сотканному из подголосков – Дмитрий Смирнов по природе мелодист, хотя и не пишет протяженных кантилен.
«Хор – это вокальный оркестр», – любит повторять композитор (две его профессии – хоровая и симфоническая – не мешают друг другу); и действительно, в вокальных сочинениях автора много чисто оркестровых приемов, а хоровая фактура богата и изобретательна.
Звуки, несущие свет – о чем бы они не рассказывали: о вере, об одиночестве и разочаровании, о счастливой или неразделенной любви – такой представляется музыка Дмитрия Смирнова. Изысканная, как мадригалы Джезуальдо. Задушевная, как русская лирическая песня. Слегка сентиментальная, как романтический ноктюрн. И всегда современная – при том, что поэтические тексты, используемые композитором, принадлежат ушедшей эпохе: Концерт для хора и чтеца на стихи Александра Блока, Хоровой концерт a(capella на стихи Марины Цветаевой «Бессонница», хоры на слова Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама, Иннокентия Анненского. Симпатии композитора к искусству русского Серебряного века очевидны. О кантилене поэзии любимых авторов Смирнов говорит с убежденностью музыканта. «Мелодия сразу слышится в стихе, когда его читаешь...»
Дмитрий Смирнов – один из тех современных композиторов (по преимуществу петербургских), кто обращался – с настойчивостью и постоянством – к поэзии Серебряного века, в свое время не нашедшей адекватного и сколько-нибудь полного музыкального прочтения. Революции и общественные потрясения, катаклизмы в политике и идеологии прервали традиционную связь слова и музыки, запечатленную в творческих парах: Пушкин – Глинка, Лермонтов – Даргомыжский, Некрасов – Мусоргский; песни гражданской войны и первых пятилеток опирались на рифмы иные... Поэтико-музыкальные параллели в русской культуре восстановились много позже: начало ХХ века откликнулось в искусстве конца столетия и рубежа тысячелетий.
Не только отечественные поэты привлекают Дмитрия Смирнова, и не только Серебряный век. Среди сочинений композитора – «Маленькая кантата» на стихи немецких поэтов XVI-XVII веков, хоровые песни на слова Аветика Исаакяна, «Сюита на стихи шотландских и английских поэтов» для смешанного хора, тенора и двух фортепиано, хоры на тексты болгарского поэта Пейо Яворова, испанца Федерико Гарсиа Лорки, хоровой концерт на стихи Николая Некрасова. Временная дистанция между поэзией и музыкой, интерес к именам ушедших эпох неизменны в творчестве Смирнова.
Кажется, что, и сам стиль композитора питается токами музыкального прошлого. Автора не увлекают новации авангарда, звукоизобретательство и «головные» эксперименты. «Музыку авангарда слушаю с интересом, – говорит Дмитрий Смирнов, – но для себя ставлю определенный звуковой барьер, порог, за который не хочется выходить».
В его письме странным образом сплетаются яркая индивидуальность и стилевая вторичность. В единой музыкальной манере сближаются поздний маньеризм и ранний романтизм, экзальтация и простодушие. Художественный мир Смирнова полон знакомых образов: музыка как диалог времен. Ухо отметит в ней и отголоски безыскусных мелодий Шуберта, из ласковой, щедрой надеждами весны шагнувшего сразу в суровую, бесприютную зиму; и сладкие, «уютные» мендельсоновские гармонии, и русский певучий говорок вокальной музыки Гаврилина. При том, что собственный авторский почерк Дмитрия Смирнова узнаваем с первых же тактов произведений. В каждом из сочинений – свой стилевой акцент: шотландский стих озвучен композитором иначе, чем лирика Блока. В языке «Сюиты» или «Маленькой кантаты» больше европейского, нежели в некрасовских хорах: все зависит от слов. Основа музыкальных замыслов – только в поэзии. Без прозы. В прямом и переносном смыслах – утилитарность и трезвая практичность искусству Смирнова не свойственна, даже в тех редких случаях, когда он пишет на заказ.
Все известные петербургские дирижеры-хоровики – его друзья и постоянные исполнители: Юлия Хуторецкая (Молодежный камерный хор), Борис Абальян («Леге Артис»), Владимир Успенский (хор Консерватории), Татьяна Чернышева (женский хор Университета культуры и искусств), Станислав Грибков (Детский хор телевидения и радио). Интересуются музыкой Смирнова Камерный хор Николая Корнева и даже Академическая Капелла, руководимая Владиславом Чернушенко. Есть и зарубежные контакты: английский хор «Базельские мадригалисты» записал недавно компакт-диск сочинений Дмитрия Смирнова. А в испанском городе Толозо исполнялась детская хоровая музыка петербургского автора, премированного на композиторском конкурсе. Тот, кто хоть раз прикоснулся к творчеству Смирнова, как правило, становится его постоянным поклонником.
Упреки в жанровом однообразии в адрес признанного мастера хорового письма сомнительны и странны: избирательность и самоограничение свойственны любому художнику. К тому же, не совсем справедливы: в творческом портфеле Дмитрия Смирнова есть музыка к драматическим спектаклям, показанным на сценах различных московских театров, и фильмам, в том числе сериалу «Конь белый»; несколько камерно-инструментальных сочинений и романсов для голоса с фортепиано. Написана детская опера «Девочка со спичками» в соавторстве с Сергеем Баневичем; опера отмечена Гран-при на композиторском конкурсе в Польше (тогда на рубеже 80-х – 90-х годов, российские музыканты только начинали пробовать свои силы в такого рада состязаниях) и поставлена в Познанском театре.
Отдельный пласт образуют духовные сочинения Дмитрия Смирнова, к которым он обратился задолго до всеобщей «моды» на церковную музыку, без надежды на какое-либо исполнение и публикацию. «Литургия Святого Иоанна Златоуста», «Благовещение», «Тебе поем» по языку похожи на остальную музыку автора, хотя, быть может, более традиционны и просты по фактуре.
Обрядовые или подчеркнуто концертные, церковные или светские сочинения Смирнова отмечены особым обаянием духовности. В его музыке – мир потаенных, но сильных чувств, неуспокоенность и светлая радость, несущая долгожданное утешение; сияние чистых, парящих в звуковом пространстве красок.
Когда-то, в загадочно-притягательном, но весьма далёком от нынешних времён искусстве средневековья существовало разграничение: музыка божественная и музыка потешная, телесная, подлежащая осуждению. Сегодня многое смешалось в жизни и творчестве, и композитор сам – только сам! – решает, какому идолу служить, какой энергией питаться – «белой» или «черной». А может быть, музыка, та или иная сама выбирает творца...
Сознательно стремиться к духовному очищению искусства свойственно редким из наших современников; очень немногие всерьез задумываются над истоками и предназначением того, что написано. Вот почему столь примечательна, важна и любопытна фраза, сказанная Дмитрием Смирновым – в обычном, неофициальном разговоре: «Главное – не допустить к своей музыке темного, силового начала, не растить его в себе и других».
Истинное творчество лечит. Причем не только самого композитора. Участливая, «терапевтическая» музыка Смирнова как будто спрашивает: «На что жалуетесь?»; не увлекая пёстрым разнообразием или яркими контрастами, врачует исподволь, незаметно, надежно.
«Это Музыкант», – говорят о нём хоровики; такое «звание», самое лестное и желанное для профессионала, превышающее громкие государственные титулы, принадлежит Дмитрию Смирнову давно и прочно.
А пятьдесят лет для композитора –
только самый расцвет пути!