|
|
Русская культура.
|
ТРАДИЦИЯ: ЖИВОЕ ПРОШЛОЕ
В СОВРЕМЕННОМ СОЗНАНИИ
В наши дни нет чаще повторяемого утверждения: мы живем в век огромных перемен. Мир стал совершенно иным, это с иголочки – новый мир. В некотором отношении это так и есть. Фасад общества, если можно прибегнуть к такой метафоре, перекрашен, преимущественно в розовые, а то и в голубые тона. Шум машин, выкрики политиков, звуки танцевальной музыки, доносящейся из баров и ресторанов, оглушают. Либеральные ученые утверждают, что скоро прекратятся войны и, вообще, наступит конец истории.
Правда, все эти прогнозы плохо
согласуются с размахом фанатического терроризма и вооруженных государственных
акций по его подавлению. С множеством острейших политических, экономических,
духовных противоречий современного мира. Может быть, человечество идет вовсе не
к концу истории, а к исчерпанию старых сил и к началу нового витка мирового
развития, наверное, еще более грозного, чем современный, но иного. Не
исключено, что этот новый виток спирали принесет возвращение к старым ценностям
веры, социальной иерархии и классицизма в культуре. Конечно, в новом обличье.
Поживем, – увидим, пока что ясно одно: мир меняется как панорама калейдоскопа.
Но уже давно было сказано:
общество похоже на океан, на поверхности которого бушуют волны, ежеминутно
меняя вид. В глубине же спокойно, там господствуют течения, направления которых
неизменно на протяжении тысячелетий. И то, что мы принимаем за изменение
общественной жизни, не более чем «хрип горожан и толкотня в гардероб». Многое
говорит за то, что так оно и есть. Во всяком случае, существует некая основа
общества, своей массивностью похожая на подводную часть айсберга, которая
обладает большой устойчивостью и которая если и меняется, то скорей всего в
некоем маятниковом ритме, образуя циклы общественного развития, в крайнем
случае, – спиралевидные структуры. Эту устойчивость - разумеется,
относительную, как и все в подлунном мире, - обеспечивают, в частности,
традиции.
О традициях, которые существовали
в различные эпохи истории и у различных народов, написано много. Можно было бы
написать еще больше, но мы не ставим перед собой столь необъятную задачу. Мы
хотели бы лишь выяснить, и то в общих чертах, что такое традиция как феномен
общества и культуры. Мы надеемся, что это поможет в решении вопроса, который
нас очень волнует: что есть русская патриотическая традиция, в чем причина ее
современного ослабления и что надо сделать для ее возрождения. Этой темы мы
коснемся в следующих работах. Пока что остановимся на определении понятия
традиции. Для этого мы воспользуемся несколькими западноевропейскими трудами,
добавив к извлеченным из них мыслям, собственные. Не преследуя академические
цели, мы воздержимся от полемики, от ссылок на отдельных авторов и т.д.
В научной литературе традицию
часто определяют как передачу из поколения в поколение исторических фактов,
религиозных доктрин, легенд – такую передачу, которая осуществляется устно и
без убедительного подтверждения письменными источниками.
В таком значении это понятие
употребляется в учении католической церкви. Там традицию понимают как
совокупность исторических сведений, представлений, идей религиозного
содержания, которые накапливались веками, вошли в доктрину и практику Церкви,
но не содержатся в Евангелии и других столь же авторитетных канонических текстах.
Однако существует и гораздо более широкое понимание традиции. Оно отражено, в
частности, во французском толковом словаре Литтре, который определяет ее как
совокупность всего, что известно и что практикуется и передается из поколения в
поколение с помощью слова и примера. К этому определению примыкает и другое:
традиция есть живое повествование о прошлом культуры или ее части.
Однако сегодня большинство ученых
не ограничивает сферу традиции устной передачей. Это, пишут они, приобретение и
владение культурными достижениями, осуществленные исторической общностью людей,
которая кладет его в основу своего современного существования.
В этом определении уже намечен
переход от понимания традиции как исторической памяти к не менее важному
пониманию как цепочки объективных исторических свершений. С этой точки зрения
традиция – это совокупность исторических событий, личных вкладов в них,
духовных форм, связанных с ними. Эта совокупность ограничена рамками одного
поколения или одного периода истории. Повторяясь из поколения в поколение, эта
совокупность, имеющая всегда определенную конфигурацию, образует
преемственность явлений, в которой преобладает повторение и устойчивость, но
которая не чужда также исторических модификаций.
Иными словами, традиция – это
социокультурный гештальт, воссоздающийся, в несколько измененной форме, из
поколения в поколение. В этом процессе есть момент нового, хотя преобладает
сохранение достигнутого. Лишь появление совершенно нового образа жизни и
мыслей, новой парадигмы противостоит традиции.
По сути дела, каждый эпизод
традиции есть новое – хотя бы в том смысле, что событие, идея, образ или
что-либо другое воссоздается заново, а не является слепым воспроизводством уже
бывшего. В этом новом может быть, и обычно бывает старое, но, как правило, в
нем есть и вполне новое. Не так уж редко бывают исключения из этого правила,
когда возникает повторяющийся стереотип, но они обычно связаны с фиксацией
эпизодов традиции в виде текста или ритуала. Теоретическим антонимом для
традиционного, является не столько новое, сколько одномоментность. То, что
находится не на некоей линии развития, входит в ткань событий «со стороны»,
противостоит традиции. (Например: реформы Эхнатона в древнем Египте).
Однако, обновление традиции имеет
свои пределы. В конце концов, новое, накапливаясь в составе явлений, которые мы
называем традицией, начинает, как бы теснить ее основное ядро – и со временем
«взрывает» традицию. Новая парадигма, возможно, уже раньше намечавшаяся в
недрах старого, выходит на первый план, знаменуя крушение традиции.
Как было уже сказано, в
общественном сознании, в исторической памяти, как части этого сознания,
происходит осмысление традиции. Не только мысленно мы строим единую «линию»
развития, объединяя сходные эпизоды в единое целое, но мы, переживаем новые
эпизоды традиции, рассматривая непосредственно происходящее сквозь призму
представлений о данной традиции и тем самым отчасти видоизменяя сам эпизод.
Традиция как идея, мыслимый континуум становится реальной силой исторического
процесса.
Но связывание эпизодов в цепь событий – не единственная функция исторической памяти. То, как происходит это сцепление, зависит от значения, которое мы придаем этим событиям, а также их совокупности традиции.
Традиция как идея, включает в себя оценку, – что придает ей идеологический характер. Традиция ставится в связь с социальными и национальными интересами, в особенности же с государством. Те традиции, которые представляются нам соответствующими этим интересам и которые укрепляют государство, оцениваются нами положительно и мы начинаем вкладывать в них определенный патетический смысл. Патриотическая традиция, сплачивающая общество и выступающая гарантом независимости страны, является ярким примером. Государство, стремящееся отождествить себя с национальным сообществом и черпающее свою силу в народном согласии, всегда готово поддержать патриотическую традицию. Факт одобрения обществом и государством традиции столь важен, что обычно мы называем традицией именно одобренную традицию, в то время как о традициях, которые мы порицаем, мы говорим как о «давнем обычае», не акцентируя закономерность нежелательной для нас традиции, а, скрадывая ее, представляя дело так, будто речь идет о чем-то, к сожалению, укоренившемся, а все же далеким от магистралей общественного развития. (Пьянство на Руси).
При таком подходе лишь одобренная обществом или группами людей преемственность будет называться традицией, в то время как дурная преемственность будет называться иначе. От понимания традиции как чего-то, безусловно, положительного, заслуживающего повторения, намечается логический переход к представлению о том, что традиция нормативна. Каждый раз, когда мы ссылаемся на определенную манеру действовать или чувствовать, считая ее правильной потому, что «так всегда поступали», можно говорить о традиции. Традиция в этом понимании – это поступки и высказывания, которые не принято ставить под сомнение.
Традиция, признанная нормой, нередко объявляется священной. Мобилизуется ряд символов, создаются ритуалы, призванные увековечить традицию и побудить людей «жить в ней» Некоторые зарубежные исследователи прибегают к сравнению традиции с игрой. В игре, пишут они, участвуют все, и все являются одновременно и зрителями, и действующими лицами. Наоборот, в театре часть участников суть действующие лица, остальные лишь зрители. Традиция, говорят эти ученые, напоминают игру, но не театр, ее участники живут в ней, т.е. они суть и действующие лица, и зрители, наблюдающие и осмысляющие ее (впрочем, в истории это не так).
Закрепление традиции, ее превращение в общеобязательную норму, а тем более ее сакрализация, нередко встречают препятствие в виде недоверия скептиков, которые спрашивают: почему надо следовать неким давним обычаям? Почему именно следует руководствоваться этими нормами, а не другими? Тогда пытаются подкрепить традицию ссылками на авторитетные тексты (в христианстве – на Библию, в советской науке – на классиков марксизма и т.д.). Однако, такие ссылки можно оспорить. Вспомним, что развитие европейской науки нового времени началось с критики идей Аристотеля и Фомы Аквинского как незыблемой до той поры традиции схоластической науки.
Однако, не логическая обоснованность определяет устойчивость традиции. Традиция сильна тем, что создает образ жизни, удобный и дающий ощущение стабильности для общества в целом или его отдельных социальных слоев. Следование стереотипу всегда надежнее и проще, чем социальные новшества и эксперименты. Как правило, тяга к новому, тем более к совершенно новому образу жизни, вознаграждается не сразу и лишь после трудного переходного периода.
Рассматривая этот вопрос, мы переходим от анализа структуры понятия традиции к проблеме ее общественной функции. Об этом сказано в социологической и культурологической литературе немало. Дискуссии начались уже в эпоху Просвещения.
Неприязнь, которую философы – просветители XVIII в. питали к традиции, объясняется тем, что они понимали ее как слепое повиновение вороху смутных разрозненных установлений, нередко прямо противоречащих природе, установлений, которые не подтверждались ничем, кроме их древности. Этой рационалистической точке зрения консервативно настроенные мыслители, (например, Эдм.Берк, высказывавший свое мнение в книге о французской революции конца XVIII в) противопоставляли иную концепцию. Берк начинает с того, что традиция и право (в той мере, в какой оно совпадает с традициями) возникли из интересов и предрассудков. Но, возражает Берк философу-просветителю, располагаем ли мы другими критериями, кроме интересов и предрассудков, в особенности, если они прошли через горнило опыта многих поколений, который очистил их от дурного и случайного и консолидировал их? Согласно идеям Берка, то, что дает весомость и значимость, это не только ее роль как способа консервации прошлого как такового, но и ее способность с помощью избирательной процедуры обеспечить, хотя бы частично, превращение прошлого как исторического факта в опыт и мудрость. Пониманию традиции, которое видит в ней лишь слепо воспроизводящую силу, следует противопоставить иное, которое учитывает и проверенные временем и ценностные аспекты, а также – и, в особенности, способствующие движению вперед. Что важно, это не традиция, какой она предстает в своей завершенности, как нечто сделанное, а как становление, которое делает самое себя.
Традиция, это не прошлое, несводимое к разуму и рефлексии, которое навязывает нам себя всей своей тяжестью – нет, это процесс, который порождает живой и пластичный опыт.
Как правило, традиция не интегрирована полностью и не обладает внутренней однородностью. Однако традиция имеет жесткое ядро, складывающееся из устоявшихся предпочтений и образа действия. Это и позволяет каждой живой традиции быть связью между эпизодами одной и той же истории. Вместе с тем, внутренняя слаженность традиции не гарантирует ее от возможного упадка или полного разложения.
Таково современное представление о животворящей силе традиции, развивающее идеи Эдм.Берка.
В социальных науках широко распространено противопоставление «традиционного общества», в котором господствуют традиции, подчиняя себе общественное поведение индивидов, и современного общества, в котором традиции слабы и едва ли не находятся на грани исчезновения. Само по себе различие между обществом, основанном на кровнородственных, наполовину общинных отношениях, натуральном хозяйстве и современной цивилизацией («гражданским обществом») реально, но отнюдь не сила или слабость традиций в них является критерием этого различия. Традиции сильны в любом обществе, а в современном их даже значительно больше, чем в общинно феодальном. Другое дело, что характер их изменился. В древнем и феодальном обществе традиций было сравнительно мало, но они были общеобязательны, или, по меньшей мере, обязательны в рамках людей одного ранга или сословия. В условиях мозаичной культуры Нового времени их стало гораздо больше, но теперь они обязательны чаще всего в пределах относительно малых групп, да и там индивид имеет возможность игнорировать их или переходить к другим традициям. Иными словами, традиции стали дробными и не столь уж обязательными. Правда, еще существуют более или менее общепринятые традиции, к числу которых принадлежит патриотическая традиция. Но и она порой в «эпохи смуты», которые время от времени переживают национальные сообщества, теряет поддержку всего общества, сохраняя свое значение в тех его слоях, в которых еще не иссякли «соки земли» и в умах наиболее прозорливых мыслителей.
В наши дни в кругах либеральной интеллигенции наметилось противопоставление «культуры» (конечно же «мировой») и «общечеловеческих ценностей» – «народу» и «нации» как основным понятиям социальной мысли. Эта подмена ключевых категорий не провозглашена открыто, но она проводится настойчиво. Однако, подлинно содержательны лишь те понятия, за которыми стоит многовековая история, которая, в первую очередь, есть совокупность традиций. Животворящей силой человеческого развития являются народы, создавшие каждый свою неповторимую культуру, выработавшие свои уникальные традиции.
И в той мере, в которой они в настоящее время вообще существуют, мировая культура и общечеловеческие ценности суть: культурный синтез, глубоко противоречивый и далеко не завершенный, в котором явственно проступают черты тех национальных традиций, из которых он сложился. Еще полстолетия тому назад американский социолог К. Болдинг заметил, что «суперкультура» сильна там, где она наслаивается на крепкую народную культуру. И верно: культура всегда была национальна и традиционна, что же касается межкультурного синтеза, примеров которого в истории множество, то он черпал свою силу в национальных традициях, которые он видоизменял, но от которых редко отказывался вообще.
Традиция, как утверждают ученые, это приобретение и владение культурными достижениями исторической общности людей как основы его современного существования. Протяженный характер прошлого, понимаемого как расширение сиюминутной действительности, и как включение далекого в близкое. Лишь на основе освоения уже имеющегося человеческого опыта, сконцентрированного в традиции, возможно движение общества вперед. «Традиция – это корни. Борьба с традицией - борьба с культурой» – писал Илья Глазунов.
Заключение
Традиции тесно связаны с образом жизни народа, с его историей и с его будущим. Среди традиций, имеющих основополагающее значение для существования и развития народа как культурно-исторического организма, важное место занимает национально-патриотическая традиция. Наши предки из поколения в поколение защищали свои алтари и очаги от иноземных захватчиков, и каждый раз исторический характер этого комплекса сражений, походов, отступлений и наступлений, поражений и побед – то, что можно назвать рисунком этого комплекса событий и свершений, его гештальтом – был различен. Последующие поколения выделили то общее, что было в «Ледовом побоище», где русскими войсками командовал Александр Невский, войне Петра I со шведами, изгнании Наполеона из России в 1812 году и т.д., – а общим было противостояние вражескому вторжению в нашу страну, – осмыслили эти многообразные эпизоды защиты отечества как звенья одной цепи – как патриотическую традицию, включившую понятия государственности и веры. Оформившись как комплекс представлений, эта традиция сама стала одной из движущих сил событийности – защиты отечества. Так, во время Великой Отечественной войны нам пришлось, говоря словами Федора Абрамова, поставит под ружье наших предков.
У истоков русской патриотической традиции стоит «Повесть временных лет», в которой, однако лишь неясно, очерчена преемственность патриотических дел русского народа. Зрелости русской традиции пришлось ждать долго, она впервые проявилась в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. В начале XIX в. сложилась русская национальная идея – самая духовно насыщенная, эмоционально окрашенная, но в то же время наиболее рациональная часть патриотической традиции.
Русское самосознание наших дней складывается из эмоционально окрашенной любви к родине и из представления нашего народа о самом себе, наиболее продуманной и обобщенной части которого является национальная идея. В своем историческом развитии национальная идея опиралась и продолжает опираться на всю совокупность исторической традиции. Национальная идея русского народа включила в себя, однако, не только исторический опыт наших отцов и дедов и нас самих, но и элементы исторического опыта других народов и государств, в особенности Византии. Этот опыт был передан посредством культурного влияния Византии на Россию. Это воздействие было особенно сильным ввиду общности в духовном и геополитическом отношении, всегда существовавшей между этими двумя странами. Византия и Россия находились в одном духовном пространстве – православном и государственно-ориентированном. Обе страны были изначально многонациональными. Оба государства на протяжении всей их истории теснили воинственные соседи с мусульманского и языческого Востока и с католического, (а позже и протестантского) Запада, давая лишь краткую передышку. В суровых обстоятельствах самозащиты оба народа привыкли вести нелегкую жизнь, а их менталитет приобрел склонность к максимализму и некоторую жесткость. Вместе с тем, особенности византийской и русской истории побудили народы, бывшие не только объектами давления извне, но и творцами своей истории, постоянно укреплять и обогащать свою национально-патриотическую традицию. Сегодня русское национальное самосознание загнано в угол действиями международных космополитических клик, ставших у руля некоторых сильных государств. Но оно живо, оно сопротивляется, приобретает все новых сторонников. Россия уже не раз в своей многовековой истории находилась в трудном положении, но всегда с честью выходила из него. Так будет и на этот раз. Вера в Россию, в ее великие традиции – залог грядущего возрождения нашей страны.
Литература
1.
Boudon
R., Bouurriicaud F. Dictionnaire critique de la sociologie. – paris, 1982.
2.
Encyclopedia
universalis. – Paris, 1988. Corpus 17, p/ 136-139.
3.
Encyclopedia
americanaa.. – New Jork, 1927, vol. IV, p. 1278-1286.
4.
Wilson
H. Tradition and Innovation. – London, 1984.
