Философия
Владимира СоловьЁва
как великое препятствие или "прелесть" русской мысли сегодня
1.
|
П |
рошла столетняя годовщина со дня
смерти в 1900 году Вл. Соловьёва, человека, которого некоторые считают великим
философом. «Вл. Соловьев был великим философом, исключительной личностью и,
несомненно, находился в соприкосновении с высшим миром» Н. О. Лосский [1, c. 99]. Другие – «Самым
полнозвучным аккордом» в истории философии (прот. С. Булгаков). В. В. Розанов
только за ним сохранял звание «философа»: «Все они, русские философы до
Соловьева, были как бы отделами энциклопедического словаря по предмету
философии, без всякого интереса и без всякого решительного взгляда, на что бы
то ни было. Соловьев, можно сказать, разбил эту собирательную и бездушную
энциклопедию и заменил ее правильною и единоличною книгою, местами даже книгою страстной.
По этому одному он стал «философом» [2, 2, 369]. А вот мнение историка русской
философии С. А. Левицкого: «Вл. Соловьев был философом Божьей милостью. В его
лице русская философия принесла свой первый и полноценный плод» [3, c. 214]. Л. М. Лопатин считал
Вл. Соловьёва «Самым глубокомысленным метафизиком в современной русской
философии» [12, c.
223].
Быть великим
– ко многому обязывает и поклонников и читателей. Мы, русские, может быть по
присущей нам скромности, очень редко признаем кого-то из своих великим.
Буквально это единицы бесспорных имен в нашей культуре: А. С. Пушкин, Ф. М.
Достоевский, Л. Н. Толстой, П. И. Чайковский, М. П. Мусоргский, В.И. Суриков,
В. М. Васнецов, Д. И. Менделеев. Ну а далее уже не для всех бесспорные имена.
Правомерно ли занесение в этот почетный список Вл. Соловьёва? Действительно ли
он велик, и если да, то в чем? В философии, богословии, историософии, поэзии,
эстетике, литературной критике, публицистике, или он великий энциклопедист,
общественный деятель, экуменист. Во всех сферах он оставил свой след, но не
более. Я остановлюсь на его философском следе в русском самосознании.
2. Не только народный дух проходит
разные этапы и фазы своего становления. Это касается и его так сказать
производных или составляющих. Отсюда разные периоды философской мысли, явно
проступающие в истории философии у разных народов. Одним из таких этапов
является период систем, в котором сводятся воедино все достижения
предшествующих мыслителей, даются ответы на все или, по крайней мере, на большинство
проблем, поставленных человеческим разумом, но главное – при этом открываются
новые горизонты мысли, колоссальным образом раздвигающие осмысляемое разумное
пространство. Мы можем понять этот скачок, даже переворот на примере астрономии
до и после Коперника, химии – до и после Менделеева, кристаллографии – до и
после Федорова. Даже уже, казалось бы, и разрешенные вопросы приобретают другое
осмысление, понимание, звучание, ибо все оказывается каким-то образом,
связанным между собой. В химии периодическим законом, открытом Менделеевым, в
астрономии – новой точкой «отсчета» Коперника. У нас этот период в философии
связывают с именем. Вл. Соловьёва, в частности, В. В. Зеньковский, Н. О.
Лосский, А. Ф. Лосев и другие. Действительно в нём (Соловьёве) или точнее через
него русская мысль пыталась это сделать. Но, к сожалению, он не стал
Менделеевым русской мысли, хотя надо отдать ему должное, он пытался это
сделать. Именно отсюда его интерес к цельному знанию, учение о всеединстве,
Софии, да даже попытка разрешить проблему единения Церквей. Но что-то его
постоянно отвлекало, он долго не мог остаться один на один с философией. И даже
когда остался, итог получился другой. В результате перед нами скорее Птолемей,
чем Коперник, т.е. перед нами искусственная, а не естественная система по
классификации Н. Я. Данилевского. Но почему?
3. Каковы причины неудачи Вл. Соловьёва
в создании философской системы? На мой взгляд, их несколько. Главная
заключается в том, что он не нашел, да и не искал философского «периодического»
закона, без чего невозможно создать естественную философскую систему, а пытался
использовать старые мысли и учения. Как пишет Зеньковский: «Философские
построения Вл. Соловьева росли из многих корней» [4, 2, 32]. Добавлю что еще и
взращенных на чужой почве. Так в метафизике на равных правах с доктриной о
Богочеловечестве, фигурирует модернизированное учение Спинозы и Шеллинга об
Абсолюте как «всеединстве», о порождении Абсолютом своего «другого». То же
«многокорние» имеет место и в его космологии и антропологии. Замечу ещё, что
использование отечественных идей при этом либо вовсе не имеет место, либо
минимально. Более того, Вл. Соловьёв оказался глух ко всему новому и
творческому в современной ему русской философии. Взять хотя бы учение о
культурно-исторических типах Н. Я. Данилевского, оказавшегося у истоков всех
последующих творческих историософских построений. Историософия же Соловьёва
даже на тот период являла вчерашний день и в отличие от Данилевского, никакого
влияния на развитие отечественной, тем более мировой, философии не оказала.
4. Другой не менее существенной
причиной неудачи в создании философской системы Соловьёвым явился его
антиперсонализм, сначала скрытый, подспудный, к концу жизни откровенный, но
всегда последовательный, «Наше я, хотя бы трансцендентально раздвинутое, не
может быть средоточием и положительной исходной точкой истинного познания» [5, IX, c. 157], «достоверны лишь субъективные
состояния сознания – психическая материя, общая логическая форма мышления,
достоверны, наконец, философский замысел или решимость познать истину» [5, IX, c. 164]. «То, что обычно называется
душой, что мы называем нашим «я» или нашей личностью, есть не замкнутый в себе
и полный круг жизни, обладающий собственным содержанием, сущностью или смыслом
своего бытия, а только носителем или подставкой чего-то другого, высшего» [5, IX, c. 20]. «Самостоятельность или
самодостаточность нашей личности есть только формальная; действительно же
самостоятельной и содержательной она делается, лишь утверждая себя, как
подставку другого, высшего»
Никакая
философская естественная система, тем более претендующая на всеохватную
полноту, не может, строится на отрицании человека, на игнорировании личности
как таковой.
Отрицание
человека в пользу чего-то более первичного, как это не покажется странным в
отношении Соловьёва, есть пережиток язычества и если он не преодолевается, то
неизбежно ведет к идолопоклонству. У Соловьёва таким идолом стало человечество.
Для подтверждения приведу выдержку из его доклада о О. Конте: «Человечество, природа
– это не сумма отдельных людей или вещей, не абстрактное понятие, эмпирическое
соединение, но подлинное, живое существо, сверхчеловечное существо, не
персони-фицированный принцип, но изначальная Персона, или Персона – Принцип
(Начало), не персонифицированная идея, но личностная идея» [5, II, c. 218].
1.
Следующая причина неудачи Вл. Соловьёва в создании
естественной философской системы состоит в том, что она не заключала в себе
достижений отечественной мысли и в то же время претендовала на сверхнациональный
или на общечеловеческий статус. Н. Я. Данилевский писал: «Общечеловеческого не
только нет в действительности, но и желать быть им – значит желать
довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности, –
одним словом, довольствоваться невозможною полнотою. Иное дело –
всечеловеческое, которое надо отличать от существующего и имеющего
существовать; оно не совместимо и неосуществимо в какой бы то ни было одной
народности; действительность его может быть только разноместная и разновременная.
Общечеловеческий гений не тот, кто выражает в какой-либо сфере деятельности –
одно общечеловеческое, за исключением всего национально–особенного, а тот, кто,
выражая вполне, сверх общечеловеческого, и всю свою национальную особенность,
присоединяет к этому еще некоторые черты или стороны, свойственные другим
национальностям, – почему и им делается в некоторой степени близок и понятен,
хотя и никогда в такой же степени, как своему народу» [6, c. 103]. Другими словами естественная
философская система должна включать национальный элемент (компонент) как
обязательную часть. О вненациональном характере философской публицистики Вл.
Соловьёва писал и Иван Аксаков: «Похвально для русского человека желать
воссоединения Церквей, но для правильного суждения об этом необходимо
предварительно теснейшее воссоединение с духом собственного народа. Ведь
господин Соловьев – не общечеловек, ради отвлеченных выводов он готов
жертвовать историческими реальностями.… Лжет, нагло лжет тот, кто утверждает,
что он может одним разом перескочить через голову своего народа во всемирное
братство и служить непосредственно человечеству, не исполнив своего долга в
отношении своих ближайших собратьев».
6. Далее, я бы отметил слабое
знание Вл. Соловьёвым святых отцов, слабое для эрудита, регулярно пишущего на
религиозную тему, и возможно непонимание или даже просто незнание им паламизма.
Это отмечал и А. Ф. Лосев в своей книге о Вл. Соловьёве: «Удивительным образом
этот всезнающий и принципиальный философ Вл. Соловьев, проповедующий к тому же
необходимость строгого и последовательного христианства, совсем не касается
сочинений отцов и учителей Церкви» [8, c. 56-57].
Иначе
он бы не подчеркивал так настойчиво, упорно и последовательно тезис о единстве
человечества и не исходил бы из этого во многих своих философских построениях.
«Субъектом исторического развития является человечество, как действительный,
хотя и собирательный организм [5, I, c.
255]. «Все человеческие элементы образуют такой же цельный, вместе и
универсальный и индивидуальный организм – организм всечеловеческий» [5, III, c. 127]. «Душа мира или
идеальное человечество содержит в себе и связывает все живые существа или души»
[5, III, c. 140].
«Отдельное лицо есть только индивидуализация всеединства, которое не делимо, присутствует
в каждом из своих индивидуализаций» [5, VII , c.
45]. «Надо, чтобы мы относились к социальной и всемирной среде, как к
действительному существу» [5, VII,
c. 58]. Так как «целое
первее своих частей и предполагается ими, то первичная реальность есть
человечество, а не отдельное лицо; человечество есть существо, становящееся
абсолютным через всеобщий прогресс» [5, IX, c.
189].
Как следует из святоотеческого учения о человеке, люди едины по природе,
сущности, естеству, «усии», и не более. Никакого единого человечества нет, не
было и не будет. А всегда существовали, существуют и будут существовать, вплоть
до последних дней (Страшного Суда) народы, племена и языки (культуры). «И
увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие,
чтобы благовествовать живущим на земле, и всякому племени и колену, и языку и
народу» [Откр. 14, 6], «И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит
блудница, суть люди и народы, и племена и языки» [Откр. 17, 15].
Вера в единое человечество не христианская вера. Да по существу её не
разделяют и верующие других исповеданий, другое дело сектанты. И пришла она к
нам из либерального наивного «розового» примитива для масс и «отсталых»
народов. Но почему-то осела в умах людей, считающих себя просвещёнными и
образованными. В наше же время её усиленно пропагандируют уже не по наивности,
а вполне сознательно и злонамеренно, пытаясь этим ослабить национальные чувства
людей, сделать, точнее, превратить их в какой-то анахронизм, пережиток, дикое
варварство, как ещё совсем недавно христианскую веру и религию в целом. Но
время всё ставит на свои места. Вернулась вера, и нападки на неё идут от этих
же людей, уже как бы исходя из интересов самой веры, истинно верующих. Замечу
ещё, что это явное заблуждение Вл. Соловьёва – одна из главных причин
популярности его в настоящее время в СМИ, да и в учёной среде дипломированных
философов западного толка.
7. Коснусь ещё темы,
отсутствующей в святоотеческой традиции, да и в русской философии, но «своей» в
оккультных и гностических учениях, – темы Софии, о которой в России первым
заговорил Вл. Соловьёв и которой увлёк, а точнее совратил и ряд известных
философов и даже богословов1. Выскажу
свой взгляд. Если посмотреть на Софию непредубеждённо бесстраcтным взглядом, то она есть некая
подмена Церкви. Сознавал ли это сам Соловьёв или нет, это отдельный вопрос. Я
думаю – сознавал. Это следует, прежде всего, из исповедания им своей веры:
«Исповедуемая мной религия Святого Духа шире и вместе с тем содержательнее всех
отдельных религий. Я также далёк от ограниченности латинской, как и от
ограниченности византийского вероисповедания». Далее из настойчивых попыток
соединения христианских Церквей, а в пределе и с монотеистами («Повесть об
антихристе»). И, наконец, это следует из его антропологии, переходящей в
метафизику. «Человечество истинное, чистое и полное – есть высшая и
всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединённое и во
временном процессе соединяющееся с Богом и соединяющее с Ним всё, что есть».
Это есть «София – Великое, царственное и женственное Существо», «воспринимающее
Божество». [5, IX, c. 188, 189].
Мы православные христиане, общаемся с Богом Пресвятой Троицей в молитве,
шире аскетике, в делах служения, милосердия и любви, а главное – через Церковь,
в первую очередь, через таинства и богослужения. И других путей не знаем, да их
и нет! Сонм наших святых мы называем Святой Русью, а вовсе не Софией, как не
считаем мы Софией и сонм всех святых и отцов Церкви.
Подтверждением тому, что Вл. Соловьёв не был ни православным, ни
католиком, я нашёл у С.М. Соловьёва–младшего.
В рукописных материалах своего дяди он нашёл следующие записи: «Учения Бэма и
Сведенборга – суть полное и высшее выражение старого христианства. Положительная
философия Шеллинга есть первый зародыш, слабый и несовершенный, нового
христианства или вселенской религии вечного завета.
Каббала и неоплатонизм.
Беме и Сведенборг.
Шеллинг и я.
Неоплатонизм – Каббала – Закон (Ветхий Завет).
Бэме – Сведенборг – Евангелие (Новый Завет).
Шеллинг – я – Свобода (Вечный Завет)» [10, c. 120-121].
Завершает свои размышления Соловьёв-младший так: «Раскольники отвергали
авторитет господствующей церкви во имя своего понимания православного предания.
То же делает и Соловьёв. Однако его пока не отлучают от церкви. Но почему это
происходит? Не потому ли, что Соловьёв развивает свою теософию в духе Беме и
Шеллинга в XIX веке,
когда в русской церкви нет не только меча, но и рвения к искоренению
заблуждений, а живи и проповедуй Соловьёв в XVII веке, не сгорел ли бы он на том же костре, на котором погиб
Квирин Кульман за те же идеи Беме, а если бы и не сгорел, то, остался ли бы он
«во имя любви» в подчинении иерархии, возглавляемой патриархом Иоакимом» [10, c. 198].
8. Следующей причиной неудачи
Вл. Соловьёва в создании естественной философской системы явился уже чисто
философский соблазн, а именно «прелесть» схематизма, очень характерная для
философствующих, богословствующих или просто пишущих на научную тему
публицистов. Последним, чтобы их понимало большинство читающей публики и
непременно сегодня, нужна примитивная, а зачастую и прямолинейная доступность
их писаний как можно более широкому кругу читателей. Философу, богослову,
учёному она как раз противопоказана. Его совсем не должны понимать и принимать
большинство даже образованного общества, всегда живущего во многом в прошлом,
даже и в интернете.
Общественная известность, тем более популярность, всегда вредит, а потому
и искушает философа и учёного вовлечённостью в публичные выступления и
действия. К этому примыкает и соблазн быть учителем жизни, пророком, обличающим
общественные пороки и зовущим обычно в какие-то туманные дали и пр. и пр. Всему
этому был подвержен и даже в весьма сильной степени Вл. Соловьёв. Левицкий С.
А. пишет в «Очерках по истории русской философии»: «Если величие и трагедия
русской литературы заключается в том, что она хотела быть больше чем только
литература, если литературное творчество понималось как проповедь и
учительство, то Соловьёв был в этом отношении типично русским философом» [3, c. 198]. Однако этот соблазн
некоторых русских писателей вовсе не был присущ русским философам (мыслителям).
И в силу и этого они были менее популярны, а главное востребованы общественным
мнением, всегда не глубоким, а у нас ещё и космополитическим. Другое дело Вл.
Соловьёв, который, несомненно, считал себя пророком. Отсюда его демонстративные
выступления, в частности, прочтённая им в марте 1881 г. публичная лекция в
Санкт-Петербурге, в которой он призвал Государя Александра III простить убийц своего отца во имя
какой-то высшей правды, и не приговаривать их к смертной казни. По поводу
последовавшей после этого отставки Соловьёва министр народного просвещения
заявил: «Я этого не требовал».
Но вернёмся к схематизму Соловьёва. Будучи подвержен ему и ранее, Соловьёв
по мере своего участия в общественной жизни и публицистике, все более
поддавался ему и с этим лишался творческого духа в решении занимавших его
проблем. В конце концов, это стало заметно настолько, что на это стали обращать
внимание его критики. Наиболее глубокое объяснение этого схематизма я нашёл у
Н. Я. Данилевского в статье «Владимир Соловьёв о православии и католицизме»:
«г. Соловьёв – человек, без сомнения, с философским направлением ума. Качество
довольно редкое и очень ценное, но, однако же, как и всякое умственное и даже,
как и всякое нравственное качество, имеющее и свои слабые стороны, заставляющие
впадать в пороки своих добродетелей. Опыт нам показывает, что главный
недостаток или порок философствующих умов, т.е. метафизически философствующих,
есть склонность к симметричным выводам. При построении мира по логическим
законам ума, является схематизм, и в этих логических схемах всё так прекрасно
укладывается по симметрическим рубрикам, которые, в свою очередь, столь же
симметрично подразделяется. Затем находят оправдание этому схематизму в том,
что будто бы он ясно проявляется в объективных явлениях мира…В таких
симметричных делениях принимали за таинственного направителя гармонии развития
или эволюции некоторые числа: кто четыре, как пифагорейцы, кто пять, но
излюбленным числом было три. Трихотомия была любимейшею формулой схематически –
симметрического деления. Когда грубые, неуклюжие факты не поддавались этой
симметрии, их подталкивали, давали, по меткому французскому выражению, un coup de plume (росчерком
пера)… Вот эту-то любовь к симметрически–схематической троичности заметил я и у
нашего многоуважаемого автора, и подозреваю, что именно она прельстила,
соблазнила, подкупила его» [7, c.
338-339]. Я не буду приводить примеры, желающие найдут их у Н. Я. Данилевского
в книге «Горе победителям» [М., 1998]. Даже уже приведенных причин достаточно,
чтобы сделать окончательный вывод об искусственности философского учения Вл.
Соловьёва. А теперь напоминаю, что писал об искусственных системах Данилевский.
В книге «Россия и Европа» он выделил пять ступеней (фазисов) развития наук,
которые вполне применимы и к философии;
1. Собирание материала
2. Период искусственных систем (Птолемей)
3. Фаза естественных систем (Коперник, Менделеев, Фёдоров)
4. Период частных эмпирических законов (Кеплер)
5. Период общего рационального закона (Ньютон).
Все эти ступени не случайны, а определяются самим естественным ходом
научного и философского развития. Очень важно что пишет Данилевский дальше:
«Замечательно, что для четырёх из пяти периодов развития результаты,
достигнутые в предыдущем периоде, сохраняют всё своё значение и в последующих;
организм науки только дополняется. Исключение составляет только второй период –
период искусственных систем… Искусственные системы – это своего рода леса и
подмостки научного здания, которые потом снимаются, но без которых здания
невозможно было бы построить… Искусственная система составляет, в известном
смысле, может быть, самый полезный и плодотворный шаг в развитии самой науки.
Она придаёт собранному материалу единство, выводит его на свет Божий, лишает
характера таинственности отдельные рецепты и формулы, составлявшие лишь
собственность т.н. адептов, – делает массу фактов доступным всякому, желающему посвятить
свои труды и силы какой-либо отрасли знания. Хотя искусственная система
примешивает, по необходимости, нечто ложное к сумме добытых фактов, она же даёт
и средство разрушить, устранить ложное поставлением его в противоречие с самим
собою. Поэтому только с ведением искусственной системы знание получает
достоинство науки. Но в этом периоде науки предстоит опасность вращаться в
ложном кругу, заменять одну искусственную систему другою, не подвигаться
существенным образом вперёд. Эта опасность устраняется только введением
естественной системы, после чего наука, т.с. входит в правильное русло» [6, c. 128]. Искусственность
философии Вл. Соловьёва признавал и А. Ф. Лосев: «Философия, претендующая быть
системой, требует ясного и простого и ни в каком отношении не противоречивого
завершения. У Вл. Соловьева она содержала не вполне согласованные моменты» [8, c. 131]. И уже конкретный
вывод из сказанного для нас: – Философская
система Вл. Соловьёва должна быть преодолена созданием естественной философской
системы и это должно быть главным в нашем восприятии философского наследия Вл.
Соловьёва и первейшей задачей русской философии в XXI веке.
Попытки преодоления, путём создания новых философских систем, мы видим на
всём протяжении XX
века. К сожалению, их учения тоже имели искусственный характер. Имею в виду
идеал-реализм Н. О. Лосского, абсолютный онтологизм С. Л. Франка и др. Однако
большинство или, во всяком случае, значительная часть русских философов так и
не смогла выйти из-под влияния Вл. Соловьёва и усиленно развивала искусственные
построения всеединства, софиологии, религиозной философии и пр. пр.
«Заражённость» Соловьёвым так велика, что даже в конце XX века мы читаем в толстенной книге А.
И. Субетто «Россия и человечество на «перевале» истории в преддверии третьего
тысячелетия» следующее: «Россия сохранится – наступит эпоха её восстановления и
развития, единения народов России, если она вернётся к ценностям и идеалам
соборности, всеединства,
коллективизма, социальной справедливости, примата духовного над материальным, к
общественному идеалу социализма и т.д.» [9, c. 199].
10. Итак, философская система
Вл. Соловьёва в трансформации всеединства, софиологии, историософии, вселенской
теократии, религиозной философии не заключает в себе возможности творческого продолжения
и развития, как, к примеру, историософия или учение о культурно-исторических
типах Н. Я. Данилевского, и потому не должна тщательно и всесторонне изучаться
людьми, посвятившими себя делу философии. Русское сознание в наше время жаждет
системных взглядов, нуждается в широких, всесторонних и глубоких обобщениях и
невольно пленяется профессионально сконструированными построениями Вл.
Соловьёва, являющими тем самым своеобразной «прелестью» в философии нашего
времени в том смысле, что она сковывает развитие творческого потенциала любого
мыслителя, «заразившегося» чем-либо из учения Соловьёва, что мы и видели и
видим в творческой судьбе ряда русских мыслителей (Трубецкого, Лосева, о. С.
Булгакова, о. П. Флоренского).
Любая «прелесть», будь то в аскетике, догматике (здесь она называется
ересью), очень трудна как в диагностике, так и особенно в освобождении от неё.
Но без этого невозможно дальнейшее плодотворное развитие русского самосознания.
И потому первая, главная настоятельная задача русской философии в XXI веке – это не отбросить,
не замолчать Вл. Соловьёва, а преодолеть это препятствие, которое в силу
вышесказанного, можно назвать великим препятствием. Сделать это можно лишь
«поливая» те «семена», которые посеяны на ниве русской мысли подлинно русскими
мыслителями и, прежде всего, развивая тему человека, которая может быть, и
станет тем «периодическим законом», который не просто помог, но и предопределил
создание Менделеевым на все времена периодической системы элементов.
Чтобы не создалось впечатление, что я призываю совсем отказаться от
философского наследия Вл. Соловьёва, укажу и на его заслуги. Да это, прежде
всего создание этой самой искусственной философской системы, которую надо
преодолевать, но создание, которой свидетельствует о нормальном развитии
русской философской мысли, ибо знаменует вторую фазу развития философии по Н.
Я. Данилевскому и предваряет третью – создание естественных систем философии.
Заслуживает внимание то, что Соловьёв не посчитал за «точку отсчёта»
гносеологию, ибо и это ведёт к искусственным системам, правда другого типа.
Далее Соловьёв раздвинул рамки проблем русской философии, включив туда
темы смысла любви, (добавлю и дружбы), единства христиан и ряд других, не
востребованных русской мыслью до него.
Но повторяю, пока мы не преодолеем философии Соловьёва, мы будем топтаться
на месте, диссоциировать на мелкотемье, а главное лишать собственный народ
своего самосознания.
Литература
1. Н. О. Лосский. История русской философии. М., 1991.
2. В. В. Розанов. Около церковных стен т. 1-2. СПб. 1906.
3. С. А. Левицкий. Очерки по истории русской философии. М., 1996.
4. В. В. Зеньковский. История русской философии в 2-х т. Л-д. 1991.
5. В. С. Соловьёв. Собр. Соч. в 10-ти томах, 2-е изд. Б/д.
6. Н. Я. Данилевский. Россия и Европа. СПб. 1995.
7. Николай Данилевский. Горе победителям. М., 1998.
8. А. Ф. Лосев, Вл. Соловьёв. М., 1983.
9. А. И. Субетто. Россия и человечество на «переломе» истории в преддверии третьего тысячелетия. СПб. 1999.
10. С. М. Соловьёв Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьёва. Брюссель. 1977.
11. Томас Шипфлингер. София-Мария. М., 1997.
12. Л. М. Лопатин. Аксиомы философии. М., 1996.
